«Финальный выстрел»/«БЕССАРАБЕЦЪ»

Августовская ночь оглушала духотой и звенящим хором миллионов цикад.
Григорий Иванович шел по тропинке, утонувшей в зарослях терновника. Тяжело ломило затылок и виски. Котовский недовольно
морщился и думал о том, что встреча в подшефном корпусу хозяйстве вышла какая-то блеклая. Устал, что ли, рассказывать в сто первый раз о лихом гайдучестве в бессарабских Кодрах, о побеге с каторги, о том, как бригада участвовала в боях на Одессчине, в Подолии, на Тамбовщине. О Тамбовщине особенно не любил рассказывать, хотя все было сделано блестяще.
«И внедрились в разбойное гнездо повстанцев. И поиграли в казачий отряд атамана Фролова. И постреляли, порубили всю Матюхинскую команду. Без малого, человек триста! Все зверюги упертые, в ином разе их еще сколько времени по лесам бы вылавливали? Но тогда
это казалось делом боевым, азартным. А ныне, как подумаешь, чем эти разбойнички матюхинцы отличались от твоих бессарабских гайдуков? Тоже ведь за правду шли, чтобы без бедности жилось мужику, с властью бились. Эх-хе-хе! Был ты, Григорий Иванович, гайдукразбойник, стал человек власти и, значит, иного хода у тебя не было, как других, против власти идущих, карать и усмирять. Надо будет в следующий раз Жоржика на встречу брать. У него разговор как по накатанной - все гладко, классово выверено, а самому поддакивать».
С моря ветер кинул рукав легкой прохлады. Голове стало легче и сердце вроде как поотпустило.
- Как это называется? - подумал Котовский, вспоминая диагноз московского профессора: невроз сердца и общее эмоциональное переутомление.
- К черту все это, к черту! - приободрил он себя, припоминая строфы из подобранной на петроградекой улице книжицы - поэмы поэта Есенина «Пугачев». - Прочь жалость телячьих нег! Нынче в половине четвертого мы должны устроить набег! Хорошо сказано! Этот Есенин, по слухам, тот еще хулиган-разбойник! Пугачев тоже разбойничал, а потом ... Потом казак на царство замахнулся! Силен «тулупчик заячий», хорошо начал, да плохо кончил Емеля ...
За кустарником облитая лунным светом уходила воль берега моря к Одессе проселочная дорога.
- Где-то тут Майорчик с машиной должен быть, - машинально сообразил Котовский, как вдруг рядом кто-то негромко, но резко свистнул.
Браунинг из кармана брюк, уже взведенный с патроном в патроннике, сам прыгнул в левую руку.
- Что за черт? - изумился Григорий Иванович, на долю секунды опоздав нажать курок.
В свете луны метрах в трех по тропинке стоял напротив него он сам, только двадцатилетний. В кожаной жилетке, высоких гайдуцких сапогах. Как же стрелять в самого себя! Молодой же двойник, поджав узкие губы, тут же свистнул снова. Грянул выстрел. Двойник стрелял от бедра. Пуля ударила Котовского в самое сердце.
- Сам себя уложил! - изумился в последний миг Григорий Иванович, чтобы уже никогда ничему не изумляться и душа его, освобождаясь от измученного трудами и боями, грузного и ненужиого уже тела, ликуя о предстоящей свободе, без диктатур, расстрелов и сабельных атак, тонкой струей, взмыла вверх. Отчего-то многогрешной душе Котовского было очевидно, что впереди ждет ее блаженство и счастье нескончаемое ...
Услышав выстрел, Майорчик пулей вынесся из машины и, стреляя из табельного нагана непонятно куда, выбежал на тропинку. Котовский лежал на спине, откинув руку с ненужным теперь браунингом. Рядом с телом убитого стоял бледный как приведение Ангел Кузенкорно.
- Ты! - в ужасе закричал Майорчик. - Ты что наделал! Ты убил его!
- Да! - глухо подтвердил Ангел. - Я убил, я отомстил за отца.
- О горе мне! Горе нам! - завопил во всю глотку Майорчик. - Я же чувствовал, что неспроста, неспроста тебя сюда перекинули... Лучше бы ты сгнил там в тюрьме, в Констанце!
Ангел и сам чувствовал что-то неладное. Ему приходилось убивать людей с пятнадцати лет. Его рука не знала промаха, а совесть не ведала угрызений и мук раскаяния. Сейчас же, стоя над трупом человека, которого считал виновником всех бед семьи Кузенкорно, он чувствовал, что ему отчего-то неудержимо хочется выть, рыдать и рвать на себе волосы, как это делает Майорчик.
- Ты, ты несчастный, - сгреб Ангела в охапку Майорчик. - Ты же отца своего убил! Он был твой отец! Он - Котовский!!!
Оттолкнув от себя отцеубийцу и словно, отгоняя руками невидимых мух, Майорчик велел Ангелу:
- Беги, беги отсюда, парень! Может, ты еще спасешь себя. Беги несчастный ... Беги! - прокричал почти как заклинание, указывая рукой Ангелу.
- Отец? Он был мой отец? Котовский! 0-о-о!!! - Ангел обхватилсвою голову руками и неуклюже повернувшись, побежал куда-то через кусты, на ходу бормоча ругательства и проклятия.
- Я тебя убил, Гриша! - рвал волосы над телом погибшего Майорчик, - мне и отвечать!

АРХИВ 8
«Я знал т. Котовского, как примерного партийца, опытного военного организатора и искусного командира.
Я особенно хорошо помню его на польском фронте в 1920 году, когда т. Будённый прорывалея к Житомиру в тылу польской армии, а Котовский вёл свою кавбригаду на отчаянно-смелые налёты на киевскую армию поляков. Он был грозой белополяков, ибо он умел «крошить» их, как никто, как говорили тогда красноармейцы.
Храбрейший среди скромных наших командиров и скромнейший среди храбрых - таким помню я т. Котовского.
Вечная ему память и слава».
Иосиф Сталин
«КоммунисТ>) (Харьков)
N2 43 (1828), 23 февраля 1926 г.