«Звезда полей» и загадочная гибель Николая Рубцова

Сердце у Рубцова было необъятным и ранимым. Сердце его билось и звучало в каждой строке искренно и горячо. До миллионов слушателей Рубцов дошел благодаря популярной музыке. Самый востребованный в мартовские дни шлягер, когда сильная половина рода человеческого стремиться поразить воображение своих жен, сестер и дочерей это, конечно же, «Я буду долго гнать велосипед…». Спасибо, тоже уже ушедшему раньше срока Александру Барыкину. Пусть так, но, все же, через годы Рубцов, пробился, как это принято говорить в «широкие массы слушателей». Есть еще известнейшее «В горнице моей светло…»  на музыку Александра Морозова. Многие и сегодня полагают, что слова песни «народные». Что ж, такое заблуждение дорогого стоит. Автор может только мечтать, чтобы его строки признавались словом народным. Восемьдесят два года исполнилось бы Рубцову  зимой 2018–го. Но не случилось, он погиб зимой 1971…Тот же Евтушенко – ровесник и коллега, дожил до своего юбилея, а Рубцов нет. Жизнь вытолкнула его из гнезда. Жизнь кукушка. В юности кажется, что накуковала целый век, а на самом-то деле это только лесное эхо умножило недолгие, отпущенные свыше на радость и страдания года. У Рубцова вышло так, что страданий оказалось больше. Если принять на веру концепцию переселения душ, то невозможно отделаться от мысли,  что творческий путь Рубцова это реинкарнация Сергея Есенина. Впрочем, такие упражнения больше годятся для красивостей эстетического умствования. Как быть, если принять во внимание, что современник Рубцова Высоцкий тоже «шумел, как Терек в кабаке»? Нет, теория переселения душ здесь не годится. Хотя определенно, есенинские мотивы у Рубцова звучат. И как звучат!

«Да, умру я!

И что ж такого?

Хоть сейчас из нагана в лоб!

...Может быть,

Гробовщик толковый

Смастерит мне хороший гроб.

А на что мне хороший гроб-то?

Зарывайте меня хоть как!

Жалкий след мой

Будет затоптан

Башмаками других бродяг.

И останется всё,

Как было,

На Земле, не для всех родной...

Будет так же

Светить Светило

На заплёванный шар земной!»

1954

Удивительная чистота звучания поэзии Рубцова обусловлена местом его рождения. Северная Двина, поселок Емецк, северные широты в полном смысле этого слова. Вологодчина - полноводные просторы рек и строевые до горизонта леса, деревянные чудеса местного зодчества все это окружало маленького Колю Рубцова в его недолгом счастливом детстве до шести лет. Потом умерла от инфаркта мама поэта. Дело было в военном 1942 году. Отец на фронте. Колю отдали в детский дом. Война закончилась, но отец забыл родных деток, встретил «другую», родил «других», про сына никогда не вспоминал. Так и вышло, что оказался Рубцов круглым сиротой без угла и без двора. Детдомовец, одним словом! Неприкаянность, неспособность организовать свой быт преследовали Николая Рубцова всю его недолгую жизнь в которой, наверное, самыми светлыми были четыре года военной службы на Северном флоте. Так случилось, что именно флот – военная газета стали для Рубцова стартовой чертой, от которой он стремительно ворвался в советскую русскую поэзию того времени. После демобилизации Рубцов приезжает в северную столицу, тогда Ленинград, где трудится на знаменитом Кировском заводе и активно участвует в жизни заводского литературного кружка «Кировец». Его стихотворения публикуются в газете «Вечерний Ленинград». Для всех, кто соприкасается с его стихами очевидно, в жизнь пришел большой русский поэт!

"Чудный месяц плывет над рекою",-

Где-то голос поет молодой.

И над родиной, полной покоя,

Опускается сон золотой!

Не пугают разбойные лица,

И не мыслят пожары зажечь,

Не кричит сумасшедшая птица,

Не звучит незнакомая речь.

Неспокойные тени умерших

Не встают, не подходят ко мне.

И, тоскуя все меньше и меньше,

Словно бог я хожу в тишине.

И откуда берется такое,

Что на ветках мерцает роса,

И над родиной, полной покоя,

Так светлы по ночам небеса!

Словно слышится пение хора,

Словно скачут на тройках гонцы,

И в глуши задремавшего бора

Все звенят и звенят бубенцы...

1970

Талант нуждался как редкий алмаз в особой огранке. Рубцов поступает в Литературный институт. Поступает с грузом не самых добродетельных привычек, вынесенных из кочевой, бродяжьей жизни. Самая пагубная из них пристрастие к стакану. Есть люди, особенно северного генотипа, у которых как у индейцев – «детей прерий» - антиген, расщепляющий и выводящий из крови алкоголь, отсутствует. По видимому, к такому типу принадлежал и Рубцов. Его пьяные похождения и дебоши ставят под вопрос само нахождение в престижном учебном заведении. За него хлопочут известные поэты, в том числе и сам Константин Симонов. Рубцов же к алкоголю привязан прочно и это предопределяет стремительный закат его жизни. Его, то исключают из института, то восстанавливают.

«Я вчера нарезался по-свински

Лошади ходили по стене

И великий критик В. Белинский

Приставал с пол литрою ко мне!»

Осенью 1967 года в издательстве «Советский писатель» вышла книга поэта Николая Рубцова «Звезда полей». Это был факт официального признания. Тут бы ему ухватиться, закрепиться, упрочиться. Но, не срослось! Опять между ним и жизнью встала горькая «огненная вода».

«Быть может, я для вас в гробу мерцаю,

Но заявляю Вам в конце концов:

Я, Николай Михайлович Рубцов,

Возможность трезвой жизни отрицаю!»

Мог бы его спасти брак? Наверное, если бы Рубцову встретилась чуткая понимающая подруга. К сожалению, его брак –  сюжет для рассказа другого страдальца и не чуждого стакану сибирского парня Василия Шукшина «Мой зять украл машину дров!». Ни жена, ни теща не принимали поэтического склада Рубцова. Был бы бухгалтером, или кладовщиком – другое дело. Брак распался. И понеслась, покатилась привычная неприкаянному сироте Николаю Рубцову бесприютная, полуголодная жизнь, маета и бродяжничество.

«Я люблю судьбу свою,

Я бегу от помрачений!

Суну морду в полынью

И напьюсь,

Как зверь вечерний!

...»

1970

Вологодчина приняла своего блудного сына. Путь к последнему приюту немного удлинился. Рубцов перемежал длительные запои с проблесками творческих озарений.

Алкогольный психоз неизбежное следствие утопленного в водке ума, каким бы одаренным не был этот ум. Алкогольный дурман, пьяная ссора с подругой по неустроенному быту стали роковой точкой недолгой жизни Николая Рубцова.  Все закончилось январской ночью 1971 года. Рубцова не стало. Обстоятельства гибели поэта изложены в томах уголовного дела. Последняя «муза» поэта была осуждена на семь лет за непредумышленное убийство. Отсидела «от звонка до звонка» и спустя годы стала рассказывать, как все было « на самом деле». Тот вечер мало чем отличался от похожих вечеров последних месяцев жизни Рубцова. Тоска, много водки, мало закуски. После входа в состояние алкогольного дурмана, психоз, агрессия, буйство. Взаимное побоище и нож… Могло бы  случиться так, что нож стал бы орудием убийства в руках поэта. Но произошло иначе, кухонным ножом был убит именно Рубцов. Пьяна ссора, переходящая в прямое насилие и гибель одного из фигурантов. Картина, в общем-то, известная наркологам-психиатрам. Такие ситуации вызревают годами в неблагополучных семьях. В подобных случаях необходимо принудительное лечение сильными медикаментозными средствами. И местный участковый и органы власти в поселке прекрасно знали кто такой Николай Рубцов. На их глазах гениальный поэт деградировал и спивался до состояния безумного бродяги. Почему не приняли необходимых мер? Отчего оставили ситуацию без необходимого вмешательства? Ведь очевидно было, что финал близок и финал этот будет трагическим. По - видимому, была установка свыше – Рубцова довести до состояния полного распада личности. Эдакое отсроченное убийство…  Жаль, очень жаль! Все могло бы быть иначе, и талант этого удивительного поэта вышел бы на поистине эпические масштабы вселенского уровня. Но спасибо провидению и поклонникам таланта Рубцова, что творчество его живет, а значит, душа поэта глядя с небес, радуется и ликует!

Шумит Катунь

       В.Астафьеву

...Как я подолгу слушал этот шум,

Когда во мгле горел закатный пламень!

Лицом к реке садился я на камень

И все глядел, задумчив и угрюм,

Как мимо башен, идолов, гробниц

Катунь неслась широкою лавиной,

И кто-то древней клинописью птиц

Записывал напев ее былинный...

Катунь, Катунь — свирепая река!

Поет она таинственные мифы

О том, как шли воинственные скифы,—

Они топтали эти берега!

И Чингисхана сумрачная тень

Над целым миром солнце затмевала,

И черный дым летел за перевалы

К стоянкам светлых русских деревень...

Все поглотил столетний темный зев!

И все в просторе сказочно-огнистом

Бежит Катунь с рыданием и свистом —

Она не может успокоить гнев!

В горах погаснет солнечный июнь,

Заснут во мгле печальные аилы,

Молчат цветы, безмолвствуют могилы,

И только слышно, как шумит Катунь...

1966