Последний день Cултана Абдул Хамида

Султану Абдул-Хамиду нездоровилось. Последнее время его часто беспокоили изнурительные головные боли. Пилюли дворцового лекаря не помогали. Облегчение наступало ненадолго. Необходимость принимать решения, от которых зависела судьба огромной империи, тяготила этого мягкого незлобивого человека. Больше всего на свете двадцать седьмой султан Порты Великолепной любил вести  неторопливые разговоры со знатоками Священной Книги мусульман и слушать изящные музыкальные этюды дворцовых флейтистов. 

Лучшую часть отведенного ему Аллахом времени земной жизни Абдул-Хамид провел в заточении в «золотой клетке», куда заключил его родной брат, занявший трон султана после мятежа и беспорядков, потрясших столицу Порты Великолепной.

Жилось ему в изоляции под надежной охраной в общем-то беззаботно и, если бы не постоянная угроза лишения жизни по соображениям политическим, то лучшего для себя времяпрепровождения Абдул-Хамид и желать бы не мог. Книгочеи, бродячие дервиши, путешественники и разговорчивые евреи, знатоки Соломоновой мудрости, составляли ему компанию в бесконечных и упоительных беседах о разнообразных сущностях, вещах преходящих и явлениях постоянных. Без суеты и спешки проходили дни вошедшего в возраст отходящей зрелости наследника трона.

Но вот что-то незримо повернулось в механизмах, вершащих отсчет времени правлений великих. 

В один из дней ворота дворца, где  сорок лет и три года  тихо прожил повзрослевший и уже начавший седеть наследник трона Султана Султанов, распахнулись, и льстивые и охочие до власти царедворцы под мягкие непривычные к сабле и скипетру руки вывели изумленного Абдул-Хамида «править империей».

Судьба отца, низвергнутого разъяренными янычарами султана Ахмета третьего, страшным воспоминанием довлела над сознанием Абдул-Хамида. Впрочем, не один лишь султан Ахмет третий пал под натиском жилистых и привычных  к войне полурегулярных солдат великой империи Османов.  Еще в 1621 году недовольные провалом компании против Речи Посполитой, без добычи и славы вернувшиеся от стен Хотина в Стамбул янычары низложили и лишили головы тогдашнего правителя империи султана Османа второго. С той поры отборное, расположенное в столичных казармах войско время от времени меняло одного правителя на другого, причем чаще всего это случалось после неудавшихся военных походов или попыток властей империи реформировать корпус янычар.

В трудное время пришел кроткий и мудрый Абдул-Хмаид на правление. Империя великолепных и солнцеликих Султанов все больше напоминала огромный котел с закипающим варевом. Войной созданная, раскинувшаяся от столпов Геркулеса до Черкесских гор империя Османов испытывала огромную усталость от веков бесконечных сражений, поглощавших силы, средства и жизни ее поданных.

В мирном режиме существовать империи не давали соседи, норовившие оторвать пограничные территории. Да и придворная камарилья, знатные сановники, военная аристократия, наследственные правители провинций  жаждали войн. Война позволяла увеличивать состояния, бесконтрольно расходовать средства казны, наживаться на торговле рабами и сбрасывать в походах и битвах недовольство простых воинов, страдающих от поборов и роста цен. Война была смыслом и стимулом для Стамбульских вельмож. Понимая это, Абдул-Хамид возвысил до ранга Великого Визиря храброго, но бесцеремонно наглого полководца Халил-Пашу.  Тот быстро навел порядок в арсеналах. Создал артиллерийские корпуса, нанес ощутимые поражения сепаратистам Магриба и греческим повстанцам. Войско стало понемногу реформироваться. Дисциплина, о которой храбрые тимариотские всадники имели самое смутное представление, все же прививалась, но только лишь  в янычарских полках и весьма большими трудами французских военных советников, некоторые из которых, приняв Ислам, стали служить в корпусе янычар полноправными сераскирами.

Привычный к одиночеству и беседам в кругу людей просвещенных, султан Абдул-Хамид тяготился многолюдством своего нынешнего дворца. Дворы Топкапы, его ворота и надвратные строения, ставшие символами империи, сады, фонтаны, залы для приемов- все это просто кишело людьми. Утверждая еженедельно смету дворцовых расходов, как-то раз Абдул-Хамил искренне удивился цифре в десять тысяч цыплят. Он представил себе эту огромную кучу умерщвленных пернатых, ощипанных, выпотрошенных, зажаренных и сожранных обитателями дворца Топкапы. Сам же султан питался умеренно. При любой возможности он удалялся от сладкоречивых и коварных придворных и, собрав виртуозов флейтистов, часами наслаждался соловьиными переливами волшебных звуков флейты.

К управлению империей его, как правило, возвращал грубый и бесцеремонный визирь Халил-Паша.

- О, Солнцеликий! – ворвался дерзкий мужлан Халил-Паша в увешанный плотными великолепными коврами павильон. – Одноглазый шайтан «Потемкин–Паша» и его проклятое войско осадили Очаков. Вели собрать Диван империи, о, мудрейший! Адмиралу Гази Гассану Паше нужны средства для обеспечения своей флотилии всем необходимым. Мы высадим десант на Кинбурнской косе. Нанесем отвлекающий удар, разблокируем гарнизон Очакова и сорвем коварный план Одноглазого! Вели собрать Диван империи. В казне скудно, и надо, не мешкая,  вводить Авариз*, а без решения Дивана я этого сделать не могу.

«Насколько он храбрый воин, настолько же и неприятный собеседник,  – думал, глядя в иссеченное шрамами лицо визиря,  султан Абдул-Хамид. Ему понемногу, то и дело исподволь, нашептывали дворцовые осведомители, что широкоплечий любимец войска, отважный визирь и сераскир Халил-Паша, замышляет бунт и переворот, каковые уже имели место быть в недалеком прошлом.

Не меньше угрозы переворота терзала султанскую душу мысль о потерях тела империи. Будучи потомком легендарного султана Османа, при всех несовершенствах своего правления Абдул-Хамид свято чтил заветы падишаха Мехмета второго Завоевателя Константинополя, постановившего считать границей империи то место, куда ступило копыто коня турецкого воина. Граница эта, тем не менее, все отодвигалась и отодвигалась  от могилы Каракаша-Паши, храбрейшего воина, павшего в битве при Хотине, еще во времена победного шествия Османов по землям Речи Посполитой. Россия и Австрия, как два молодых леопарда накинулись на стареющего османского льва. Времена, когда грозный рык его один лишь отбрасывал врагов от пределов тела империи Османов, похоже, навсегда канули в лету. Еще во времена  предшественника Абдул-Хамида султана Мустафы третьего, преследуя отряд мятежных поляков, русские вторглись на территорию империи за рекой Днестр. Разразилась кровопролитная война, показавшая всю силу молодых хищников и увядание старого и уставшего от войн льва. С той поры заключавшиеся между Россией, Австрией и Турцией мирные договоры становились лишь отсрочкой начала новой схватки, в которой сражения были еще более кровопролитными, а потери практически невосполнимыми.  Европа с интересом смотрела на происходящее в сарматских причерноморских степях действо. Франция, ощутив прилив буржуазной бодрости, понемногу вырастала в хищника новой эпохи – эпохи революции. Изощрённейший властолюбец и  интриган Паша Али из Янины* в то время  добился поста наместника Южной Албании, выторговав у Дивана империи еще и пост коменданта фессалийских и эпирских горных проходов. Он же и подлил масла в огонь сомнений Солнцеликого, сопроводив свой изящный донос выступлением эпирских музыкантов - учеников знаменитого композитора и флейтиста Австрии Иоахима Кванца. Как бы там ни было, но столь неприятный, сколь и храбрый визирь Халил-Паша лишился головы к общей радости завистливой придворной камарильи Стамбула. Дела же в восточных территориях империи, особенно на причерноморском театре боевых действий, пошли еще хуже. Русские дивизии уверенно маршировали древними соляными шляхами. Одноглазый соправитель Петербургской султанши наполнял Таврические степи беглыми крестьянами и разноплеменными поселенцами. На левом берегу Днестра его инженеры построили военную базу: казармы, склады, административные сооружения. База, на манер греческий, называлась «Тирасполь» и своим существованием прямо указывала на перспективу предстоящей военной экспансии русских в балканском направлении.  Австрийские армии  успешно вели наступательные бои в Боснии. Территория империи сужалась.

Султана беспокоили головные боли и надсадные крики дворцовых павлинов. Новый Великий визирь, человек чрезвычайно учтивый и ненавязчивый, настоятельно советовал Солнцеликому султану чаще бывать у моря, где целительный морской воздух изгоняет печали и возвращает силы.  К визирю султан теперь приходил сам через ворота «Высокой Порты».  Собственно от этих ворот дворца великого визиря Османская империя стараниями европейских дипломатов и получила название «Высокая порта». Визирь, зная о «слабостях» солнцеликого, при каждом его визите устраивал импровизированные концерты флейтистов. Султан часами благосклонно слушал нежные переливы флейт, перебирая янтарные четки. Ему не спалось по ночам. Днем же, он мог буквально свалиться с ног, охваченный внезапным сонным дурманом. Очнувшись,  Абдул-Хамид не сразу понимал, где он, таращил глаза и отирал обильно выступивший пот. Он был болен наследственным недугом всех отпрысков династии Османов – нарушением мозгового кровообращения.

Приступы внезапной тоски, которые в более молодые годы он укрощал, навещая наложниц, стали постоянным фоном  его утренних часов, когда бледный и молчаливый султан, как привидение, бродил по аллеям дворцового парка. Тут обычно Абдул-Хамида настигали дурные вести о новых победах австрийцев или русских. Ужасным было известие о потере Крымского Ханства и устья реки Кубань. Россия выходила на берег Черного Моря, с явным намерением остаться здесь навсегда. На протяжении долгих веков при дворе султанов Порты принято было в разговорах с иностранными путешественниками и послами европейских стран называть это море «чистой и непорочной девой» султана. И вот теперь в его правление эта жемчужина, внутреннее озеро Порты, увидела на своих берегах дерзких гяуров в медных касках с двуглавыми орлами. Осознание этого свершившегося факта вгоняло султана в беспросветную апатию.

Море же Абдул-Хамид не любил. Оно пугало его своей таинственной безбрежностью. Море было недалеко от дворца. Зимними ночами, когда штормы сотрясали берега Босфора, Абдул-Хамид призывал своего надежного лекаря и требовал новых пилюль, способных укротить ночной страх и судороги.

Утро последнего дня жизни двадцать седьмого султана империи Османов было пасмурным. Из-под плотных, низко висящих над столицей империи туч ленивое зимнее солнце испускало редкие, похожие на лезвия сабель,  лучи. Обычно розоватые стены Святой Софии от этого казались будто залитыми кровью. Султан прошел вдоль дворцовой стены  «Сур-и Султани». Перед ним высились  массивные имперские или Высочайшие ворота. Он подошел ближе и всмотрелся в изображение круглой  печати Мехмеда II  с  именем его,  написанным по-арабски.  «Я не смог удержать щита твоего, о, могучий, непревзойденный!» – тоскливо подумал Абдул-Хамид.

У ворот послышался какой-то шум. Топот копыт, крики стражи, чей-то протяжный вопль.

- Что там такое? – недовольно спросил своего кехаю* султан. Тот, почтительно поклонившись, пулей кинулся к воротам. Не прошло и минуты, как придворный сановник прибежал назад.  Пав лицом на изразцы аллеи,  он пролепетал:

- О горе нам! Великий падишах, только что пришло известие о том, что Одноглазый русский шайтан взял Измаил. Все наше войско истреблено! Город сожжен!

Султан Абдул-Хамид молча выслушал сказанное. Повернувшись спиной к воротам, он сделал несколько шагов и, запнувшись, тихо мешком свалился в кусты вечнозеленого миндаля. Примчавшийся со скоростью пушечного ядра лекарь пощупал пульс, посмотрел в помутневшие глаза и что-то шепнул придворному.

- Поднимите же солнцеликого! – скомандовал тот стоявшим неподалеку дворцовым слугам.  Тело Абдул-Хамида отнесли в тронный зал…

Тревожная весть в мгновение ока разнеслась по всем дворам и службам пятнадцатикилометрового периметра дворца Топкапы. Вельможи и аги империи вполголоса переговариваясь, едва не бежали в направлении тронного зала. Около шести тысяч обитателей резиденции султана пребывали в тревоге чрезвычайной. Заканчивалось одно из многих правлений империи…

В присутствии высших сановников и духовенства Великолепной Порты дворцовый глашатай громко прокричал:

- Султан Абдул-Хамид хан, властитель Дома Османа, султан султанов, хан ханов, предводитель правоверных и наследник пророка Владыки Вселенной, защитник святых городов Мекки, Медины и Иерусалима, император Константинополя, Адрианополя и Бурсы, городов Дамаска и Каира, всего Азербайджана, Магриба, Барки, Кайруана, Алеппо, Ирака Арабского и Аджема, Басры, Эль-Хасы, Дилена, Ракки, Мосула, Парфии, Диярбакыра, Киликии, вилайетов Эрзрума, Сиваса, Аданы, Карамана, Вана, Берберии, Абиссинии, Туниса, Триполи, Дамаска, Кипра, Родоса Кандии, вилайета Мореи, Мраморного моря, Черного моря и его берегов, Анатолии, Румелии, Багдада, Курдистана, Греции, Туркестана, Татарии, Черкесии и двух областей Кабарды, Грузии, кипчакской равнины и всего государства татаров, Каффы и соседних стран, Боснии и ее зависимых стран, города и крепости Белград, вилайета Сербии со всеми замками, крепостями и городами, всей Албании, всего Ифлака и Богдании со всеми зависимыми странами и границами, и многих других стран и городов умер!!!