ШТУРМ КРЕПОСТИ ИЗМАИЛ …декабрь 1790… (ФОТО)

В декабрьское ночное небо с шипением взлетела сигнальная ракета. Осветив на секунду бурые ползущие от моря облака, она смущенно мигнула и растаяла, подобно мимолетной мечте о счастливой и беззаботной жизни.

В ту же секунду стылая ночь взорвалась грохотом сотен артиллерийских орудий и тысяч ружейных выстрелов. 

Ровно в три часа после полуночи согласно генеральной диспозиции штурма крепости три войсковые группы русских и приданные им арнаутские команды молдавских, сербских, болгарских и греческих добровольцев вышли из укрепленного лагеря и в строгом порядке двинулись шестью колоннами на штурм основных укреплений и ворот неприступной крепости Измаил. Еще три колонны должны были форсировать Дунай и атаковать прибрежные укрепления.

Главнокомандующий генерал-аншеф Суворов на казачьей лошадке в сопровождении адъютантов выдвинулся к расположенной напротив главного укрепления крепости батарее у Бендерских ворот, на Трубаевом кургане. Тут на возвышении Александр Васильевич, нетерпеливо бегая между двумя барабанщиками и тремя трубачами из сигнальной команды, приговаривал: «Помилуй, Бог! Спаси и сохрани, Царица небесная! Милостью твоей и благословением решился я на сей штурм отчаянный супротив врага отважного и решительного. Так не оставь же воинство наше, не покинь нас и вразуми, и дай силы, и храбростью сердца укрепи!»

Подвижный, как ртуть, Суворов едва сдерживался, чтобы не вскочить в седло и,  догнав ближайшую из штурмующих колонн,  лично повести  своих «чудо-богатырей» на штурм, как это уже бывало не раз.

Чтобы успокоить себя, Александр Васильевич вполголоса повторял диспозицию штурма крепости, подробно определившую место действия и порядок выхода колонн на рубежи атаки.

Легкий озноб бил командующего, который понимал всю сложность поставленной перед вверенными ему войсками задачи.

- Шестая колонна под командою  генерал-майора и Кавалера Кутузова, составленная из трех батальонов Бугского Егерского корпуса, за ними - резерв в каре Полоцкий мушкетерский первой батальон, – словно молитву повторял граф Суворов. - Перед колонною идут стрелки и работники с инструментом с их начальниками; по флангам несут восемь четырехсаженных лестниц,  600 семифутовых фашин для наполнения ими рва. Приставив же  лестницы, всходят на куртину к Килийским воротам, и, взойдя без промедления, тут же принимают первые два батальона направо, а последние налево по валу новой крепости.  Всему войску наистрожайшим образом запрещается, взошедши на вал, внутрь города не бросаться, но быть в порядке, стоя на крепости, до повеления от начальства.
Сердце военачальника билось тревожно, но ровно. Цепкий ум его привычно соединял абстрактные схемы плана-карты штурма с рельефом реальной местности, численностью войск, их вооружением, дальностью стрельбы из всех видов оружия, высоту валов и время – неумолимое время, отведенное на то, чтобы победить или погибнуть.

Весь этот сложнейший анализ, все расчеты Суворов производил в уме, молниеносно реагируя на малейшие изменения боевой обстановки. Он то улыбался, то морщился в недовольной гримасе.

- Какой день! – восклицал Александр Васильевич. – Страшный день! Помилуй, Бог, едва ли видел кто такое сражение!

По донесениям от командиров колонн выходило, что сопротивление турок не слабеет.

А время шло…

Суворов чувствовал приближение кульминации сражения.

Так, получив сообщение о том, что колонна генерала Мекноба увязла в обороне неприятеля, тут же отдал приказ двум батальонам резерва поддержать атаку на этом направлении.

Обученные суворовскому штыковому бою мушкетеры Троицкого полка громким троекратным «Ура!» ответили на слово командующего: «Ребята, не посрамите старика! С нами Бог! Ударьте дружно, тут и сказке конец, а кто живым будет – молодец!»

Увлекаемые батальонными командирами, блеща  примкнутыми штыками, мушкетеры побежали к Хотинским воротам, где в глубоких рвах измаильские  янычары рубились с гренадерами Мекноба.

День обещал быть ясным, если бы не густой дым от сгоревшего в стволах пороха и пожаров городских построек. Порывы ветра относили черные густые клубы в сторону от крепости, но  новые столбы дыма неумолимо поднимались над валами и каменными бастионами Измаила.

Осеняя себя крестным знамением, граф Суворов то и дело поглядывал в сторону гремящей как извергающийся вулкан крепости. Там в предмостных укреплениях, в глубоких рвах, на палисадах  кипели яростные  схватки.  С южной стороны еще три колонны с рассветом вышли на рубежи атаки и, забросав рвы хворостяными фашинами, закинули на бастионы у Килийских ворот свои длинные штурмовые лестницы. Обороняющиеся отчаянно сопротивлялись, врываясь через проходы между куртинами во фланги штурмующих батальонов, которые встречали их яростным штыковым боем. Пленных не было. Убитые валились под ноги сражающимся бойцам. Раненные отползали подальше от места схватки. Ядра непрерывно летели через валы и бастионы, зажигая городские постройки.

Со стороны полноводного Дуная флотилия адмирала Де Рибаса открыла канонаду из корабельных орудий и, борясь с сильным течением, начала общий маневр к прибрежным укреплениям.

На передовой бригантине флотилии, по левому борту томилась ожиданием драки десантная команда, собранная  из отчаянных волонтеров, дунайских сорвиголов. В тающей в лучах восходящего солнца утренней дымке взору потрясенного панорамой штурма Армана де Ришелье предстали высоченные пики всех двенадцати знаменитых измаильских минаретов. Одетый камнем бастион, прикрывающий город со стороны реки, блеснул вспышками сорока орудий и окутался густым дымом. Ядра со свистом и грохотом ударили в борт бригантины. Головной корабль - двухмачтовая посудина из бывших торговых дунайских трудяг - своим высоким бортом прикрывала два десятка казачьих баркасов «чаек» под водительством полковника и атамана Чапеги. В тоже время это делало судно отличной мишенью для  артиллерии противника.

Чуть поодаль, во второй линии флотилии  двигались десантные баржи.

Канонерские лодки,  оснащенные тяжелыми гаубицами, стали на якоря напротив укреплений и успели дать несколько залпов, после чего их сильным течением сорвало с якорных цепей и стало относить вниз по реке. Адмирал Де Рибас, увидев это, грязно выругался и отправил с флагманской бригантины посыльный ботик к капитанам канонерок с приказом на веслах и парусах, выгребая против течения, вернуться немедля в линию сражения.

Арман де Ришелье потной рукой сжимал рукоять тяжелого абордажного тесака. За пояс новоиспеченного поручика русской императорской армии были заткнуты пистолеты.  Ремень  тяжелой гренадерской каски резал подбородок. По небритому лицу Армана (бриться перед штурмом – плохая примета) струился обильный пот.

- Будет славное дело! – радостно воскликнул командир штурмовой команды граф де Линь и недовольно поморщился, когда одно из турецких ядер ударило в мачту бригантины.

«Ему что, не страшно?» – мелькнуло в голове Армана де Ришелье. Брызжущий огнем берег неумолимо приближался.  Рядом с Арманом с треском усела на бок надломленная мачта. Судно медленно, но верно двигалось к берегу, который встречал гостей совсем не ласково. Бортовые орудия дали еще один залп. Судно заволокло дымом.

- Все, пора! – закричал де Линь. – Штурмовая команда  в воду! Тут  должно быть уже мелко. Скорей, скорей! Иначе турки потопят нас вместе с кораблем!

Арнатуы из добровольческой команды дунайских гайдуков – отчаянных контрабандистов - посыпались с борта бригантины в воды Дуная.

Де Линь схватил потомка великого герцога в охапку и столкнул вниз. Холодная вода  оглушила и ослепила парижского аристократа. Он камнем пошел вниз вправо, увлекаемый быстрым течением, как вдруг чьи-то сильные руки схватили его за ворот офицерского мундира и потащили вверх. Арман Эммануэль, урожденный граф де Ришелье яростно отплевывался, нахлебавшись мутной дунайской воды. Его втащили на борт запорожской «чайки». Головная бригантина, разбитая турецкими ядрами, усела по самый фальшборт. Одна из мачт была сбита. На другой синим конвертом непокорно бился на ветру Андреевский Петра Великого военно-морской флаг. Прикрыв собой флотилию «чаек», речная труженица медленно тонула. Ее протащило  по течению еще с десяток саженей и бросило на речную мель.

- Что, ваше благородье, в первый раз в бою?! – похлопал Армана Эммануэля по плечу лохматый урядник.

 – Тфою мать! – крикнул потомок герцога, заражаясь энергией схватки. Страх куда-то делся. Из глубин души рафинированного парижского аристократа поднимались ярость и азарт.

- На-ко, хлебни, согрейся! – урядник сунул Арманау де Ришелье баклажку.

Тот смело отхлебнул и едва не задохнулся снова.

- О то ж, горилка!  Эх ты,  Ваше благородье! – засмеялся урядник. Он поправил папаху и крикнул гребцам:  - Давай выгребай, выгребай к камышам! Не видишь, что ли?

Три десятка длинных весел в могучих руках разом ударили по воде. «Чайка» по короткой дуге рассекла заросли камыша и уперлась  носом в берег.

- Ну, теперь держись рядом! – скомандовал Арману урядник. – Давай, робята! С Божьей помощью одолеем всех бусурманов!

Казаки, вооруженные саблями, пистолетами и дротиками посыпались на берег. Арман де Ришелье, плохо соображая, тоже побежал по мокрому прибрежному песку. Справа и слева с диким ревом неслась пестрая толпа казаков, арнаутов и приданных флотилии егерей. Впереди под кручей закопченного, огрызающегося выстрелами бастиона Арман- Эммануэль увидел де Линя, который помогал взобраться на штурмовую лестницу атаману Чапеге.

Потомок герцога вспомнил слова начальника Потемкинской канцелярии: «Покажете себя при штурме, Светлейший князь  наград не пожалеет!».

- А! А! А! – заорал он во все горло. Странно, но тесак все еще был в его правой руке. Арман закрыл глаза и, цепляясь левой рукой за склизкие от крови перекладины, полез вверх по штурмовой лестнице. Наверху кипел беспощадный рукопашный бой. Защитники бастиона с криками « Алла-а-а!!!» яростно рубились кривыми ятаганами. Тут и там гремели пистолетные выстрелы. Егеря же, из штурмовой команды,  примостившись у разбитого ядрами бастионного кавальера, вели прицельный огонь, укладывая на камни бастиона командиров и солдат неприятеля.

Арман де Ришелье безрассудно ринулся в толпу дерущихся турок, егерей, казаков и арнатуов. Тут же какой-то ретивый янычар сильным ударом сабли выбил из его рук тесак, а со второго захода сшиб с него каску. И не быть было потомку герцога де Ришелье в живых, когда бы тот самый урядник с «чайки» снова не спас его.

Рядом грянул пистолет урядника. Турок навзничь рухнул. Казак заткнул за пояс пистолет и показал на упавшую рядом с убитым саблю.

- Не лезь, очертя башку, в кучу-то! – укоризненно обронил он.  – Сказал же, держись рядом. И саблю, саблю-то подбери, добрая сабля!

- Тфвою мать!!! – выругался Арман де Ришелье.  – Он подобрал турецкую саблю и невольно подивился удобству рукояти и легкости клинка.

- Ну что, ваше благородье! – увлек его за собой урядник. - Бастион наш! Пошли дружно город брать!

Десантная команда, сбежав по тыльным фасам  разгромленных и заваленных трупами укреплений,  ринулась разрозненной, опьяненной кровью толпой в дымящиеся от бомбардировки городские кварталы.

Сераскир Айдос Мехмет, сложив на груди руки, с верхнего фаса цитадели глядел на гибнущий в огне и ужасе нескончаемых убийств город. « Гордыня и упрямство высших сановников империи погубили нас», - спокойно размышлял он. Торопиться было некуда. Он сделал все что мог. И теперь оставалось только лишь принять неизбежную смерть. Сдаваться сераскир не собирался. Штурмующие колонны русских  уже прорвались на улицы города во многих местах. Еще немного и они будут здесь в цитадели. - О, этот молниеносный русский генерал Суворов  «Топал – паша»! Сам Всевышний наградил его талантом военачальника! Сераскир оглянулся- несколько сотен защитников цитадели толпились за его спиной.

- Дети мои! – крикнул он им. – Сегодня мы все умрем! Враг силен и беспощаден. Мы тоже сильны и беспощадны. Но ветер войны сегодня на их стороне. Молитесь дети. Скоро наступит и наш час!

Город горел, стонал и корчился в судорогах. По улицам носились обезумевшие от грохота и огня лошади. Стаи взбесившихся собак грызли живых и мертвых. «Это суд! Это страшный суд Аллаха Всевышнего!», - понял Айдос Мехмет.

– Для нас настал судный день. Мы должны ответить за все перед Ним! Протрубил ангел смерти Азраил*! –

Сераскир в бессильной ярости сжал рукоять дамасской сабли. «А ведь могло быть иначе! – вслух произнес он. – Могло быть,  когда бы моим советам вняли эти жирные, толпящиеся у трона солнцеликого, интриганы из Дивана Империи. Когда бы они поняли, что настали новые времена, и многотысячные массы конницы бессильны против штыков и картечи организованного и дисциплинированного войска. Они высмеяли меня! И вот, тысячи и тысячи конных воинов империи растаяли, как снег. В разоренной стране я остался один на один с опьяненными победами русскими кяфирами. Я мог бы еще продолжить войну вне крепости, но мне приказали сидеть в этих стенах, понадеявшись на укрепления, обновленные французскими мастерами».

Айдос Мехемт вдруг вспомнил, как много лет тому назад, будучи в составе посольства Великолепной Порты в Париже, в одном из королевских парков увидел чудную машину. Это металлическое существо приходило в движение силой пара кипящей воды. Его колесики и шестеренки, ремни и рычаги двигались с неумолимой согласованностью.

- Вот в чем ответ! – осенило сераскира. – Пришло время согласованности, рычагов и шестеренок. У русских ружья, пушки, сабли и штыки однообразны, как сухая трава в крымской степи. Они быстро обновляют потери, а их командиры не ломают голову над тем, как составить «карту огня» артиллерии, состоящей из орудий, которые служили еще Сулейману Великолепному и новых закупленных в Париже гаубиц французского образца. И так во всем! Да, упрямство и гордыня не дали большого ума высшим сановникам империи. Они высмеяли мои опасения. Они учтиво сказали, что если годы и тяготы службы утомили уважаемого Айдоса эфенди, то он может удалиться от дел, а место его займут молодые и храбрые сераскиры. Так они сказали, и я, Айдос Мехмет, проведший в походах и сражениях сорок лет, победитель иранских башибузуков и австрийских гусар, я -   замолчал. Я испугался потерять место и чины. Страх плохой советчик. Наверное, я бы остался не у дел. Но может быть, мне бы удалось убедить их. Впрочем, это уже не имеет значения. Наши воины храбры и многочисленны, но этого мало, чтобы побеждать действующего с неумолимой согласованностью врага. Вот и сейчас, этот шайтан войны «Топал-паша» обманул нас, пустив на штурм крепости девять отрядов с севера, юга, запада и востока, со всех сторон. Я полагал, что главный удар он нанесет со стороны Бендерских ворот. Так, по крайней мере, сообщали лазутчики. Когда его безбожные гренадеры ударили по валам вблизи Бендерских ворот, я велел отворить их. Мои храбрые всадники опрокинули и изрубили всех кто, шел впереди. Но тут начался бой у ворот Килийских, затем у Хотинских. Через Дунай ринулись тысячи казаков-запорожцев на лодках. Тогда я понял, что мы проиграли это сражение. Мы отошли внутрь ворот и, перебив своих коней, сделали на пути кяфиров «Топала паши» огромный завал скользкий от  лошадиной крови. Мы бились за каждый переулок, за каждый дом. Теперь здесь, на этой последней позиции, после всего осталось лишь достойно принять смерть!

Арман Эммануэль де Ришелье с перекошенным, обезображенным злобой лицом выбежал к пробитому миной саперов провалу в стене крепостной цитадели. Окровавленный, мокрый и плохо соображающий он мало чем отличался от шумно дышащей и орущей во все горло толпы казаков и на ходу перезаряжающих ружья, егерей.

- Давай, давай, твое благородье, – приговаривал идущий рядом с турецким копьем в руках урядник, который после того, как штурмующие группы вошли в город, не оставлял без присмотра потомка великого герцога.

В проломе толпились защитники цитадели. Чуть дальше у ворот каменного здания во главе небольшой группы янычар спокойно с саблей в руке стоял сам сераскер Айдос Мехмет.

- Это генерал! – закричал граф де Линь полковнику Чапеге. – Надо взять его живым!

- Давай, хлопцы! – махнул рукой Чапега.

Мокрые, перепачканные копотью и кровью казаки кинулись в пролом.

Сераскир шагнул навстречу. Он успел два три раза махнуть саблей. Кто-то из идущих впереди запорожцев упал с рассеченной головой. Но тут с другой стороны цитадели с восточной стены злой кучей посыпались во двор егеря генерала Гудовича. В штыковом бою выживших, обычно, не бывает.

- Стойте! – заорал де Линь, пробиваясь к месту, где еще секунду назад сверкала дамасская сабля сераскира. Но поздно, исколотый штыками егерей, гордый турецкий военачальник испустил дух.

Рассыпая ругательства,  де Линь встал над телом сераскира.

- Живым, живым он нужен был! А черт! – Де Линь всплеснул руками. – Что тут сделаешь?

Сбив наземь немногих защитников каменного здания в глубине двора цитадели, казаки отворили тяжелые двери и увидели внутри огромного казарменного помещения множество укутанных платками, плачущих и стенающих женщин с перепуганными детьми.

Заметив при виде женщин в глазах опьяненных боем мужиков характерный блеск, полковник Чапега кинулся к  генералу Гудовичу.

- Твоя милость! Гляди-ко, там бабы и детвора турецкая. Робяты мои-то - озорники! Вели немедля своим егерям на караул встать. А то, как бы не вышло нехорошего дела!

Генерал кивнул. Громко скомандовал командирам рот окружить постройку внутри цитадели и никого до распоряжений командующего к ней не подпускать.

Запорожцы недовольно заворчали и заволновались.

- Эй, братцы! – вдруг крикнул им переглянувшийся с Чапигой урядник. – Хорош на баб пялиться! Айда по улицам коней ловить. Бабу-то завсегда найти можно, а доброго коня так запросто не поймаешь!

- И то верно! – закричал кто-то в толпе казаков. – Давай, пошли чего тут скучать! Айда, робяты!

Де Линь подошел к мокрому, трясущемуся от возбуждения, Арману де Ришелье.

- Ты жив, друг мой? – то ли спросил, то ли констатировал он на французском языке.

- О, да! – только и смог вымолвить потомок великого герцога. – Я, как ни странно, жив!

В выходящем на цитадель заваленном обломками зданий и трупами лошадей и людей переулке послышалась барабанная дробь.  Под развернутым знаменем в сопровождении барабанщиков и трубачей во главе отряда гренадеров на белом коне к цитадели, не спеша, подъехал назначенный Суворовым комендант крепости генерал поручик князь Михаил Голенищев Кутузов. Справа и слева от него бежали два глашатая, которые громко кричали по-русски и по-турецки:

«Слушайте все! Комендант крепости его светлость князь и кавалер Кутузов велит всем турецким воинам сдаться на милость победителей. Мирным же жителям надлежит выйти из убежищ и без страха приступить к уборке города, тушению пожаров и погребению умерших. Комендант крепости его светлость князь и кавалер Кутузов обещает всем мирным жителям жизнь и защиту по  закону Империи Российской. Слушайте все!»

Из развалин выходили, подняв руки, немногие оставшиеся в живых турецкие защитники крепости.  Команды саперов растаскивали завалы. Похоронные дружины укладывали отдельно христиан, отдельно мусульман. В виду огромного числа трупов (больше тридцати тысяч) решено было сбрасывать бренные тела несчастных в воды Дуная.

 фрагмент повести "СТАВКА СВЕТЛЕЙШЕГО" Михаила ЛУПАШКО 2014

Архив-6

Письмо Суворова к Принцу Кобургскому о взятии Измаила 

Гарнизон состоял действительно из 35000 вооруженных людей, хотя Сераскир и получал провианту на 42000.

    Мы полонили: трехбунчужного Пашу, 1 сына Сераскирова, Капиджи Башу, множество Бим Башей и других Чиновников, всего 9000 вооруженных людей, из коих в тот же день 2000 умерло от ран.  Около 3000 женщин и детей турецких в руках Победителей.  Тут было 1400 Армян, всего 4285 Христиан, да 135 Жидов.  Во время штурма погибло до 26000 Турков и Татар, в числе коих Сераскир сам; 4 Паши… Нам досталось 245 пушек и мортир, все почти литые, 364 знамени, семь бунчуков, два санджака, превеликое множество пороху и других военных снарядов, магазины полные съестных припасов для людей и лошадей. Добычу, полученную нашими солдатами,  оценивают в сумму свыше  миллиона рублей.  Флотилия Турецкая, стоявшая под батареями Измаильскими, совершенно почти истреблена так, что мало осталось из оной судов, которые бы можно было, вычинив, употребить на Дунае.
Мы потеряли убитыми на приступе: 1 Бригадира, 17 Штаб-Офицеров, 46 Обер-Офицеров, да 1816 рядовых.  Ранено: трое Генерал-Майоров, Граф Безбородко, Мекноб и Львов, около 200 Штаб и Обер-Офицеров, да 2445 рядовых