Русофобия накануне Крымской войны 1853 -1856 гг.

Великая Французская революция, сокрушив традиционную монархию и вдоволь наигравшись в «гильотен –шоу», которое непостижимым для современников образом уничтожило всех вождей революции; всех от рычащего Дантона, до утонченного Демулена, не пощадив даже непримиримого Робеспьера, революция эта стала стартером к имперскому объединению Европы под дланью энергичного «человека в серой треуголке».

  Замыслы, порожденные безмерной гордыней «великолепного корсиканца», были подобны замыслам античного царя Александра сына одноглазого Филиппа. Подобно тому, как Александр Македонский силой оружия намеревался объединить разрозненные города - государства Греции, а затем обрушить силу объединенной Пелопонесской фаланги на многочисленное, но плохо обученное войско Персидского царя Дария и подчинив «варварские территории» Малой и Большой Азии, двинуться на край Ойкумены для завоевания сказочной страны Индии. Так и гордец Бонапарт полагал осуществить «объединение» Европы и после того как вся территория от Ла-Манша до Немана будет под его властью, обрушиться всей силой, собранного в европейских странах войска на «варварскую» Московию русского царя Александра и затем  через степи, горы и пустыни двинуть экспедиционный корпус «на Индию» и завоевав эту сказочную страну лишить Британского льва лучшей жемчужины в короне Английских королей.

   Какие великие планы! И какая безмерная гордыня и презрение к судьбам миллионов людей, брошенных топку бесконечных войн!
Гордыня и непомерные амбиции: «Солнце Аустерлица», Великая Армия, собранная по всем задворкам Европы, переход через Неман. Трехцветные знамена устремляются на восток, «На Москву!». Под Смоленском и на поле Бородинском наступательный энтузиазм иссякает. Боевой настрой наполеоновского войска и дисциплина солдат и офицеров, окончательно исчезают в пламени Московского пожара. Ужасен для завоевателей пожар войны партизанской: «Умом Россию не понять!». Русский мужик не принял «ценностей европейского цивилизатора Бонапарта». Русский полководец Михаил Кутузов оказался сильнее французского гения в искусстве стратегии. Как итог, усеянная костями Великой армии старая Смоленская дорога. Окончательный финал катастрофы на реке Березина. Русские армии идут на Запад и триумфально входят в Париж. Амбиции, планы, мировое господство –  все рушится, все уходит в небытие. Отчаянная попытка гордеца вернуться в мировую политику заканчивается поражением под Ватерлоо.

   Финал «блестящей карьеры маленького поручика» - остров Святой Елены среди просторов Атлантики и бесславная кончина под бдительным оком британских врачей - соглядатаев. Эпоха Великих наполеоновских войн сошла «на.. нет». Не стало и Бонапарта. Из, возведенных им на европейские престолы родственников и ближайших сподвижников все были либо казнены, либо изгнаны. «На посту» остался лишь удачливый маршал Бернадот - король Шведский. Но остались в Европе и особенно, во Франции память «великих походов» и культ Бонапарта, отлакированная история возвышения маленького поручика. Остались и миф о «холодной, варварской России», о диком казацко-татарском воинстве царя Александра, о «генерале - мороз». Именно поэтому и по сей день началом заката, последней точкой в карьере «Солнца Аустерлица» в Европе считают сражение под Ватерлоо, старательно обходя и замалчивая бесславную историю Великого похода в Россию. Смоленск Бородино, Малоярославец, Березина – о битвах, в которых был уничтожен боевой состав наполеоновской армии, о пожаре Москвы в Европе вспоминают редко, да и то в контексте творчества великого русского писателя Льва Толстого, экранизируя, порой довольно неуклюже его бессмертный роман-эпопею «Война и мир».

   К середине ХIX века, после того как Франция смогла восстановить чудовищную убыль мужского населения после наполеоновских войн, новая волна радикального протеста, социальный вал революционного народного гнева промышленных пролетариев, существующих в рабских условиях на множащихся фабриках и заводах поднялся во весь рост перегородив улицы Парижа многочисленными баррикадами. Революционная волна 1848 года перехлестнула за границы Франции: Вена, Берлин, Неаполь, Рим, Будапешт, - по европейским столицам пронесся вихрь вооруженных выступлений рабочих масс.

   Уже не «Солнце Аустерлица», - новая заря в сполохах Красного Марса вставала над Европой. Коммунистический манифест Маркса и Энгельса потряс современников, обещая заоблачные дали торжества бесклассового общества – коммунизма!

   Призрак новой великой, коммунистической революции поднимался перед теми, кто, умело манипулируя словесами о «республике», «верховенстве права» и «демократии для всех», стремился утвердить свое безраздельное нахождение во власти. Призрак новой революционной гильотины страшным кошмаром тревожил руководителей второй Французской республики. Диктатура пролетариата, которую предвещали основоположники марксизма, грозила потрясениями, перед которыми якобинский террор представлялся банкирам и промышленникам детской забавой.

   С одной стороны республиканская элита Франции была больна ностальгией, по наполеоновскому императорскому величию. С другой стороны правителям Франции той поры очень не хотелось оказаться в положении осужденных на смерть революционным трибуналом, восставшего пролетариата. Напряжение в социальной среде нарастало. Быстрый рост промышленности способствовал росту числа, занятых в производстве на заводах и фабриках рабочих масс. Предложенное Марксом и Энгельсом учение о революционной роли пролетариата и очевидная способность городских рабочих к быстрой самоорганизации в политические партии заставляли задуматься о своем будущем энергичных, умных и абсолютно беспринципных деятелей парижской элиты.

   Внучатый племянник гордеца Бонапарта – Луи Бонапарт (Наполеон III) лидер ностальгирующей по империи элиты Франции и идеолог культа Бонапартизма, садист и палач генерал Кавеньяк – каратель утопивший в крови революционный порыв парижских пролетариев в 1848 году, авантюрист – колонизатор, организатор массовых казней в Алжире и Марокко, любимец желтой прессы генерал Сент Арно, сенатор Франции, советник Луи Бонапарта по «русскому вопросу», убийца великого русского поэта Пушкина Жорж Дантес, верхушка банкирского дома Ротшильдов, издатели и редакторы бульварных газет, крупные промышленники и торговцы – вся эта, обуянная духом наживы и роскоши компания объединилась в стремлении увести энергию нарастающего революционного протеста в русло военно-политических приготовлений к новой большой войне. Войне Европы (Франции и Англии) против «варварской, не способной принять ценности демократии и цивилизации России».

   Военный переворот, осуществленный Луи Бонапартом и установление военной необонапартистской диктатуры под именем Наполеона III 2 декабря 1851 года лишь усилии эту тенденцию.

   Французские авантюристы и русофобы середины ХIX века быстро нашли общий язык с русофобами британскими. Идеологом и вдохновителем которых, был деятельный и весьма изощренный в международных политических интригах лорд Пальмерстон.
Здесь уместно обратиться к характеристике этого деятеля, данной замечательным русским советским историком академиком Е.В. Тарле в его фундаментальном исследовании «Крымская война».

   «Пальмерстон, вождь богатеющей, быстро идущей в гору экономически, смелой, агрессивной английской буржуазии, уже начинающей успокаиваться после чартистских бурь и полагающей, что за гибелью Турции последует конец Индии и что война против Николая (российский император Николай I -прим.авт.) успокоит, а не обострит дремлющие революционные страсти, так как эта война всегда будет самой популярной из всех возможных».

   Россия и ее естественное стремление преодолеть турецкое доминирование в Черноморском бассейне, «открыть» свободный выход российского хлеба на мировые рынки, через контролируемые турками проливы, тревожили британских политиков. Усиление российского влияния на Кавказе и в Средней Азии, возможный контроль проливов виделся лордам из Ост Индийской компании, «кошмаром русского вторжения» а Персию, Афганистан и Индию». Страхи кошмары стали навязчиво темой, постоянным политическим психозом таких господ как лорд Пальмерстон.

   Между тем, внешняя политика российского императора Николая Павловича Романова -  консерватора до мозга костей, взявшего на себя не самую выигрышную в плане популярности в Европе роль строгого жандарма, искоренителя любых революционных настроений и организованных выступлений, строилась на убежденности в несокрушимой военной мощи российской армии и флота. Для эпохи наполеоновских войн это было реальностью, но для последующей эпохи промышленного переворота, отставание в техническом перевооружении и переходе на новый тактический устав стало для Николая Павловича фатальным. 

   Внутренние же проблемы переустройства жизни на необъятных просторах Российской империи: сословно – помещичий строй, крепостное право, противостояние власти и усиливающейся и приобретающей характер непримиримой революционной младодворянской - народнической оппозиции ничего хорошего в будущем монархии не обещало. Но опыт подавления выступления декабристов, убежденность в том, что силой можно уничтожить и «успокоить» любое проявление инакомыслия определяли политику Николая I, стремившегося продлить состояние консервации внутри империи до бесконечности. Эпохальная задача модернизации и индустриализации жизни в российской империи через реформы сверху подобно рывку осуществленному Петром Великим Николаем Павловичем Романовым в силу субъективных факторов его личного жизненного опыта понята не была.  

   Противостояние консервативной монархии и растущей революционной стихии стало отличительной чертой всего процесса общественных изменений в империи Российской. На протяжении десятилетий консервативный импульс заданный Николаем определял приоритеты внутренней политики российской монархии. Напряжение в обществе нарастало и не получая выхода в эволюционных формах, приобретало непримиримый характер и в конце концов, наложившись на ситуацию большой, сначала русско-японской, а затем и первой мировой войны привело русскую монархию к гибели в феврале 1917 года.

   Впрочем, оценка деятельности Николая I и его последователей дело российского научно-общественного сегмента. Все попытки западных фабрикаторов  и фальсификаторов привязать «мрачный облик» российского императора образца 1853 года к современному стремлению России отстаивать свои интересы на пост-советском пространстве и в мировой политике, экстраполируя образ Николая I как «жандарма Европы» на современные тенденции, свидетельствуют лишь о непреложности традиции органической русофобии. Русофобии, как политической доктрине западных элит начиная с подготовки к Крымской войне 1853-1856 гг.

   Здесь уместно снова обратиться к цитированию уже упомянутого труда академика Тарле «Крымская война».
«Если существовал на земле властитель более ненавистный не только революционерам всех оттенков во Франции и в Европе, но и большинству буржуазных либералов чем Наполеон III, то это конечно был Николай Павлович, тут сходились почти все. Когда летом 1849 года русские войска подавили венгерское восстание, то Николай I предстал перед Европой в ореоле такого мрачного, но огромного могущества, что с тех пор тревожные опасения уже не покидали, не только либеральную, но и отчасти и умеренно-консервативную буржуазию в германских государствах, во Франции и Англии.

   Будущее «русского нашествия» представлялось напуганному воображению как нечто в виде нового переселения народов, с пожарами, гибелью старой цивилизации, с уничтожением всех материальных ценностей под копытами казацких лошадей. Немудрено, что Наполеон III в Париже и Стрэтфорд-Рэдклиф (британский посланник в Турции прим.авт.) в Константинополе, сами вовсе не поддавшиеся этим обывательским страхам и преувеличениям, очень хорошо учитывали насколько для их дипломатической игры благоприятна подобная атмосфера. В частности, Наполеон IIII вполне мог ждать, что единственный его поступок, который всегда вызовет одобрение со стороны его политических врагов слева, это война против Николая».Таким образом, русофобия, которую формировали господа, затевающие войну против Николая I, против России работала на подготовку общественного мнения. Это было необходимо, поскольку и во Франции и в Англии было немало здравомыслящих людей, которые ясно понимали и видели всю нецелесообразность для интересов их стран вооруженной борьбы с Россией.

  «Во Франции Наполеону III в тот момент можно было, собственно, ни с кем особенно в этом вопросе не считаться: крупная буржуазия и собственническое крестьянство надежно и без колебаний его поддерживали, рабочий класс был неорганизован, неактивен, не залечил еще страшных ран. Да и в революционной общественности, как в подполье, так и в эмиграции немало людей разделяли воззрение, что от поражения николаевской России мировой прогресс может только выиграть. Таким образом, пущенная с конца декабря 1853 года в обеих странах агитация шла очень успешно, и даже иной раз могло казаться, что она ломится в открытую дверь».
Так конфликт интересов России и Турции в Черноморском регионе в середине XIX века становился предметом, выходящей на международную арену геополитики.

   Вопрос о войне с Россией в пользу одряхлевшей Турецкой империи ставился   в Европе открыто и цинично: «Могут ли Франция и Англия, исходя из общих экономических и политических интересов, позволить России окончательно разгромить Турцию? Нет, не могут!». Разгром турецкого флота адмиралом Нахимовым в Синопе, который подорвал основы многовековой работорговли, осуществлявшейся с побережья Кавказа на турецкие невольничьи рынки, был воспринят на западе, как начало крушения Турции. Яростная анти - российская агитация развязанная лордом Пальмерстоном в британской прессе сообщала о «бойне учиненной Нахимовым в Синопе», «о нарушении международного права русским адмиралом», о «мирных турецких намерениях перед лицом до зубов вооруженного русского медведя». Эта версия Синопского сражения была скопирована французской прессой, контролируемой кабинетом Наполеона III и лично Жоржем Дантесом, сохранившем в своем сердце не только зависть к великому русскому поэту Пушкину, но и ненависть к самой России.

   Кстати, много позже английская историография признала, что Нахимов, Россия, российский флот на Черном море имели полнейшие международные правовые и военные основания для атаки рабовладельческой базы турецкого   флота в Синопе 30 ноября 1853 года.
Французские русофобы в парижских газетах придали агитационному выбросу характер религиозного и культурного «похода против русских еретиков и варваров».

   «Для Европы предпочтительнее слабая и безобидная Турция, чем всемогущая и деспотическая Россия. Россия в Константинополе – это смерть для католицизма, смерть для западной цивилизации. И, однако, именно такая катастрофа висит над нашей головой... Право против насилия, католицизм против православной ереси, султан против царя, Франция, Англия, Европа против России» ( Le ouzeon le Duc, La guestion russe, 1853). 

   Подобные агитки заполонили европейские издания. Волна истерии нарастала. В таком массово-истерическом контексте «Русский вопрос» подобен был приближающемуся в случае отказа от войны с Россией «концу света»!

   К чести российского императора Николая Павловича, (которому можно и должно ставить в упрек упорство в  чрезмерном консерватизме и приверженности палочной дисциплине) он, будучи воспитан в полковой офицерской среде,  двурушничества и подлости в отношениях с Европейскими державами не допускал.. Более того,  Николай I ошибочно полагал, что его искреннее стремление подавлять и искоренять военной силой любые революционные выступления в Восточной Европе, будь то Польское или Венгерское восстания, будут оценены консерваторами Запада, не менее самого Николая опасавшихся красных знамен и баррикад на улицах европейских столиц. Историческим фактом является и та истина, что военная интервенция Николая I в 1849 году спасла от распада Австро-Венгерскую империю. Правда и то, что император Франц-Иосиф обязанный троном Николаю спустя четыре года после венгерского восстания, в 1853 году самым подлым образом отвернулся от своего спасителя, подыграв объединенной коалиции Франции, Англии и Турции.
В преддверии надвигающейся войны с объединенной Европой у Николая Павловича состоялся откровенный разговор с послом Британии в России лордом Гамильтоном Сеймуром, в котором Николай I прямо и без интриганства изложил свое видение выхода из сложившегося международного кризиса.

   Согласно записям самого лорда посланника сэра Сеймура, 9 января 1853 года во дворце Великой Княгини Елены Павловны на дипломатическом приеме император сам подошел к британскому послу и после того как они уединились, сказал буквально следующее:
«Теперь я хочу поговорить с вами как друг и как джентльмен. Если нам удастся прийти к соглашению – мне и Англии, - остальное мне не важно, - мне безразлично то, что делают или сделают другие. Итак, говоря откровенно, я вам прямо говорю, что если Англия думает в близком будущем водвориться в Константинополе, то я этого не позволю. Я не приписываю вам этих намерений. Но в подобных случаях предпочтительнее говорить ясно. Со своей стороны я равным образом расположен принять обязательство не водворяться там, разумеется, в качестве временного охранителя – дело другое. Если нужно будет все предоставить случаю ни русские, ни англичане, ни французы не завладеют Константинополем. Точно также его не получит Греция… Я никогда не допущу этого. Еще меньше я допущу распадение Турции на маленькие республики». Далее в процессе беседы Николай I озвучил британскому послу свой план, - «Дунайские княжества (Молдавия и Валахия) образуют и теперь фактически самостоятельное государство под моим протекторатом, - это будет продолжаться. То же самое будет с Сербией, то же самой с Болгарией. Что касается Египта, то я вполне понимаю важное значение этой территории, для Англии. Тут я могу только сказать, что если при распределении оттоманского наследства, после падения империи вы овладеете Египтом – у меня не будет возражений против этого». По завершении разговора российский    император сказал сэру посланнику: «Побудите ваше правительство написать об этом предмете, написать более полно и пусть оно сделает это без колебаний. Я доверяю английскому правительству. Я прошу у них не обязательств: это свободный обмен мнениями и, в случае необходимости «слово джентльмена». Для нас это достаточно».

   Искреннее намерение с учетом реалий того времени и расстановки сил на международной арене императора России Николая I не допустить войны через раскол объединенной европейской коалиции во внимание британским правительством принято не было. Маховик войны был запущен. Коалиционный флот вошел в Черное море. На совещании командного состава объединенного экспедиционного корпуса 20 августа 1854 года в Варне, уже маршал Франции Сент Арно заявил: «Надо заставить врага страшиться нас – Крым перед нами как залог. Нанести удар России в Крыму поразить ее в Севастополе – это значит ранить ее в сердце».

   Война была начата, даже притом, что ни у Французов, ни у Англичан, ни тем более у Турок сколько - ни будь детальных карт Крыма, не было! Авантюра, развязанная политически обанкротившейся элитой Европы, закончилась, как известно, бесславно. Если поначалу в Лондонских и парижских газетах «победные реляции» появлялись регулярно, а корреспонденции с фронта боевых действий вещали в ура-патриотическом духе, то после чудовищных потерь в войсках коалиции, столкнувшейся с небывалым мужеством русских матросов и солдат, с тактическим превосходством руководителей обороны Севастополя Нахимова, Корнилова, Истомина победный тон понемногу иссяк. После бесславной эвакуации остатков экспедиционного корпуса из Крыма об этой войне в Европе поспешили забыть. 

   Бесславно закончил свои дни и авантюрист Наполеон III. После разгрома французской армии под Седаном он пытался сбежать, но был пленен прусской кавалерией и по личному распоряжению «Железного канцлера» Бисмарка увезен в Германию, где доживал свои дни на положении толи почетного пленника, толи шута, собеседника местных бульварных писак.

   Память о Крымской войне, авантюре чистейшей воды, затеянной лидерами европейских элит середины ХIХ века,  оказалась короткой. Общественное мнение быстро увлеклось скандалами типа «Дела Дрейфуса» или модой на чертовщину и спиритизм. Однако осталась живучая отрыжка русофобии. Стереотипы, созданные агитпропом Луи Бонапарта и Жоржа Дантеса, были зафиксированы в издании массовых иллюстрированных брошюр и плакатов. Именно тогда был зафиксирован искусственный расхожий образ России – «свирепый и дикий медведь». Агрессивность представлена, как некая сущностная черта русских, которые «суть азиаты – татары и казаки». «Постоянная и угрожающая европейской цивилизации, погрязшая в дикости и лени страна» - в этой дурнопахнущей, созданной на потребу обывателю примитивной похлебке, очевидно, тут и там проступают черты другой, спустя годы в иной исторической реальности оформленной в идеологию гитлеровского фашизма книжонки «Майн кампф». Гибнущая под копытами татарско-казацкой орды Европа – менее всего этнической неприязни, но зато вдоволь политической насыщенности. Русофобия доктрина политическая! Востребована доктрина по сей день, все в тех же, изобретенных в 1853 году страшилках и стереотипах. Она компакта, обкатана и удобна. Удобна русофобия  тем, что дает  возможность западным элитам в преддверии надвигающихся внутренних кризисов доставать из нафталина опробованные клише, призванные отвлекать общественное мнение от реальных проблем и неспособности элит эти проблемы решать.

   Прошло более 150 лет с той поры, когда авантюристы и ловкачи от политики развязали первую в истории человечества массовую бойню с применением новейших для своего времени средств ведения войны. Подготовка к вторжению в Черное море и высадке в Крыму осуществлялась продуманно, общественное мнение было подвергнуто небывалой обработке в массовых газетах, информационных листках и агитационных плакатах. Системный подход и немалые средства дали свои отравленные плоды. Общественное мнение во Франции и Англии было охвачено анти - русской истерией. Пустопорожний ядовитый цветок первого в истории Европы опыта политической пропаганды. Еще далеко было до времени «доктора Геббельса», но основы министерства пропаганды его зачатки можно увидеть и в структурах выполнявших политический заказ Луи Бонапарта.

   Как и в 1853 году во все последующие эпохи и исторические периоды русофобия активировалась и применялась, как политическая доктрина, составная часть приготовлений Запада к войне против России, СССР и снова… России. 

   Вывод прост: метод, опробованный и примененный господами Луи-Бонапартом, лордом Пальмерстоном и прочей «породистой» и не очень элитарной швалью в канун Крымской войны жив по сей день. Этот метод эффективно применяется нынешними элитами запада перед лицом жесточайших внутренних кризисов, сотрясающих как Европу, так и Америку.

   Как бы там ни было, и в 1853 году, и ныне русофобия – инструмент политической войны, порождающий недоверие, конфликты, бедствия и жертвы. Это в равной мере относится и к населению тех стран, политики и руководители которых избирают русофобию гнилой подпоркой своих провальных устремлений и амбиций. Русофобия, к сожалению, и по сей день остается созданной Наполеоном III  «костяной ногой» западных элит, страдающих комплексами непомерной гордыни и мирового господства.